ТОМСК: ОДИССЕИ ПОД КЕДРАМИ

Евреи - да!
Ну или даже немцы.
Но что нам, татарве,
В той гамбургской
Пивной!
В любом краю
Мы будем чужеземцы.
Лети над степью
И о солнце пой!

Николай Лисицын.

  Гордое имя "Сибирских Афин" Томск получил не из-за нежного климата. И основали его не античные греки, а сибирские татары. Первый за Уралом университет, ставший гордостью и символом Томска, подарил городу славу "Сибирских Афин". "Просвещенья дух" в сочетании с купеческим укладом породил своеобразный культурно-литературный пейзаж. С одной стороны, Томск - город науки, город студентов, университетов и академий. Богатейшая Научная библиотека Томского госуниверситета (ТГУ), "научка", особая гордость которой отдел редких книг: библиотека Жуковского (за исследование которой университетские филологи получили Госпремию), книжные собрания графа Строганова, академика Никитенко... Прекрасное издательство "Водолей", специализирующееся    в основном на авторах "серебряного века". Появившаяся недавно серия "Библиотека университетского автора" (издательство ТГУ). Выход сборника "Не вдруг напишется строка..." к 120-летию основания университета: стихи выпускников, преподавателей, студентов разных лет. Все так. Но если брать литературу... Так уж сложилось исторически: великие и знаменитые оказывались здесь либо проездом, либо не по своей воле (иногда и то и другое вместе). Радищев, следуя к месту ссылки, останавливался в Томске в 1791 году на две недели и даже успел изготовить и запустить над Соляной площадью воздушный шар - опять же первый в Сибири. Сюда ссылались писатель Станюкович, драматург Эрдман, поэт Клюев (и многие нелитераторы: от декабриста Батенькова, до Бакунина и Сталина, в честь последнего когда-то в селе Нарым даже музей был открыт). Проездом на Сахалин останавливался в Томске Чехов. Город ему не понравился: грязи де много и женщины не красивы. Из своих, томских, можно назвать, пожалуй, советских классиков Галину Николаеву ("Битва в пути"), Марию Халфину (по произведениям которой сняли фильм "Мачеха" и "Безотцовщина"), Виля Липатова ("И это все о нем") и Георгия Маркова (хотя молодеж нынешняя даже телесериал "Строговы" не видела), в последствии возглавившего Союз писателей СССР. Хотя в литературном пейзаже среди кедров и сосен нет-нет да и мелькнет экзотическая для сибирских широт растительность. Десять лет назад вышел сборник Михаила Орлова (1949 - 1985) "Травы чужих полей". Название оказалось неслучайным. Это в последние годы пошла мода на античные кипарисы, а тогда стихи и рассказы М. Орлова ("Эдип", "Орфей", "Хлебное поле Ван Гога") были не к месту и не ко времени. Потом его именем назвали ежегодный городской конкурс молодых поэтов, а тогда: "В течение двадцати лет я слышу со всех сторон одно и тоже: "Это оторвано от жизни, это похоже на Мандельштама, это похоже на Хлебникова, а это на Заболоцкого", - писал Орлов в рабочей тетради. Со своей тяго к мифотворчеству он был "травой чужих поле", не состоял в Союзе писателей. Хотя и нельзя было упрекнуть его в полном "отрыве от корней": о родном, сибирском, писал тоже. Но не как другие многие ("Как песню родины моей люблю тебя, Чулым!"), по-своему:

Бабочка летает здесь
Словно маленькая ересь,
И младенческая спесь
Расплетает сизый вереск...
("Сибирь".)

  Лучшим томским поэтом свойственно ощущение себя и малой своей родины как части мирового пространства:

В Сибири снег от неба до порога
И вечера длинней, чем Енисей.
Здесь нечего и вымолить у Бога.
И горизонт, как будто Колизей,
Зияет многоглазою стеною.
И, арки высекая изо льда,
Как в пропасти, шумит над головою
Сибирская упрямая вода...
(Александр Цыганков.)

Сияла яркая звезда
В полночный час.
И золотилася вода,
Как рыбий глаз.
Темна чуть хладная прозрачь,
Во сне посматривал кедрач
Над той водой.
(Олег Лапшин.)

  Поэзия Олега Лапшина - явление для Томска уникальное. Читая его "Лировый месяц", выпущенный еще в 1994 году мифическим издательством "ОБЭРИУ", можно вспомнить и Хармса, и Олейникова, и Введенского. Хотя стихи написаны не под влиянием "обэриутов": физик по образованию, Олег тогда не был знаком с их творчеством. В "Лировом месяце" при всей неясности, непонятности некоторых образов и строк ощутимо то "легкое дыхание", без которого поэзия невозможна:

Без доброты и озлобленья,
Кочует месяц-полукруг.
И тишиною без сомненья
Он дорожит, как все вокруг.
Никто не знает, кто он будет -
Небесный раб или король.
Он не мятежен и не судит,
И не волна , и не корабль.

  Эти стихи очень выделяются в "разноголосице поэтического хора", хотя за последние 10-15-20 лет появилось немало интересных имен - Николай Лисицин, Ольга Силаева, Ольга Комарова, уже знакомый читателям "Знамени" (№1 за 1999 год) Владимир Брусьянин, безвременно ушедший Владимир Антух... Недавно состоялся поэтический дебют студента ТГУ Игоря Сашова - выход сборника "Я - твой любимый поэт, ты просто моя любимая...", где есть среди прочего такие строки:

Дожди живут по вертикали
и даже чуть наискосок -
им облака так подсказали,
а на земле никто не мог...

  Но одна из самых ярких страниц томской литературной жизни, пожалуй, вторая половина 80-х. В городе было несколько литобъединений, в том числе руководимая Владимиром Крюковым (ныне членом Союза российских писателей) "Томь". Именно оттуда хлынула веселая поэтическая волна во главе с Максимом Батуриным. Троица М. Батурин - А. Филимонов - Н. Лисицин будоражила общественность поэзоконцертами: то "первое в Томске!" чтение стихов под фонограмму, то "День татарской авиации" (см. эпиграф). Батурин выступал предводителем:

Я вплываю в шарфе из шерсти
И в плаще из лавсана весь.
Мне навстречу крики и жесты
И арбуз предлагают есть.

  Лелеемый им самим образ литературного хулигана доставлял немало беспокойства областной писательской организации. "Пущать или не пущать, решали мы", - говорилось о стихах Макса в предисловии к одному из коллективных сборников. Все-таки "пущали". поскольку батуринская поэзия (а писал он много, стихотворный поток часто перехлестывал через край, увлекая за собой все без разбора) не сводимо к одному лишь эпатажу. В Максе свободно уживались и enfant terrible томской литературы ("Бог любит троичниц с ногами Моны Лизы..."), и куртуазный маньерист ("Вы вся - изящество, вся - женственность, вся - нега./На вас меха и финская дубленка./За то, что жевал кусочек снега..." - написано задолго до появления Степанцова и К^о), и нежный лирик:

Беременные женщины не спят,
они в потьмах следят за плода ростом
или, задумавшись, лежат так просто
за девять месяцев свой
перекинув взгляд.

  Острое, болезненное подчас мировосприятие ("Как сильно кровь из сердца расплескалась!/Я раздарил свои иммунитеты/живущим радостью/и я тебе достался/как бесполезная, но редкая монета"), постоянное предчувствие конца ("Каждый мой шаг - ожидание кирпича и колодцев"), ощущение невостребованности весной 97-го привели к трагическому исходу, еще раз подтвердив горькую истину, что таланты часто уходят первыми. Одна книжка "Сказано вам русским языком!" вышла в 94-м в Новосибирске, вторая - "Стихотворения" - в Томске через год после смерти. Батурин, кстати, писал забавную прозу - например, роман-эпопею "Из жизни елупней" (в соавторстве с А. Филимоновым). Что касается томской прозы вообще, то долгие годы землянки Георгия Маркова традиционно предпочитали таежно-деревенско-нефтяную тематику, воплощая ее традиционными же средствами. Может быть, поэтому недавно один из томских писателей заявил в интервью местной прессе: "Из прозаиков я за 25 лет, прожитых здесь, прочел только одну стоящую повесть Макашеева "Разбитое зеркало"... Больше ничего!". Конечно, не все так печально. За последние несколько лет ситуация изменилась. "Первой ласточкой" стал сборник бывшего университетского преподавателя филолога Владимира Костина "Небо голубое, сложенное вдвое" - попытка включения сибирской прозы в контекст мировой культуры: "Здесь доживали, здесь невидимо-неслышимо сокращались время и пространство: почти все крыши были нехорошими и потолки нездоровы, крыльца в последний раз красились еще при царе Никите; калитки и прясла были скорей прилагательны, нежели существительны..." (рассказ "Новые странствия Жилина и Костылина"). В первом номере "Нового мира" за 1998 год опубликована повесть "Дверь" Эдуарда Бурмакина. И раньше появлялись в центральной печати повести Вадима Макашеева, Василия Афонина... И даже страшно далекие от литературы люди на вопрос о писателях земли томской всегда называли мне фантаста Виктора Колупаева. Да и Юлия Буркина, Александра Рубана знают поклонники этого жанра. Совсем недавно вышел сборник старейшей писательницы Руфи Тамариной, "Щепок в потоке" - стихи и воспоминания о сталинских лагерях, о литинституте (который Р. Тамарина, бывшая москвичка, окончила в 45-м году), о Слуцком и Галиче... Мода на "лагерную" тему прошла, что нисколько не умаляет достоинств "Щепки...", скорее, наоборот. Потому что рассказ Тамариной о жизни своего поколения правдив, горек и понастоящему интересен. Кстати, по инициативе Руфи Тамариной в Томске создано отделение Союза российских писателей, пока, правда, малочисленное (сама Р. Тамарина, вышеупомянутый поэт Владимир Крюков, директор издательства "Водолей" Евгений Кольчужкин и председатель - автор этих строк). Другой союз - писателей России (СПР) гораздо древнее и многочисленнее (более 20 человек). Издает альманах "Сибирские Афины", где печатает стихи (преимущественно реалистического направления), прозу (от историко-эротической из жизни основателей Томска до фантастической, не забывая, конечно, "таежную" и "деревенскую" темы) и критические статьи, в которых творчество членов СПР очень хвалят... Может быть, от появления второго союза томская литература только выиграет: жизнь станет лучше и веселей.

Ольга Рычкова.

("Знамя", №7, 2000 год).